Если жизнь - великое благо человека, то человек - самое главное в жизни. Тагор настойчиво утверждает самостоятельность и значение человеческой личности, ее внутреннего мира как источника творческих сил. Человек не песчинка в океане бытия и не орудие воли провидения. Он сам творец, и если божество - жизнь, природа создает человека, то человек в своем творчестве идет дальше и его творчество беспредельно.
Самозабвенное восхищение красотой мироздания природы в чем-то - скорее всего именно в психологическом настрое - восходит к мотивам растворения личности в самозабвенной любви к божеству, свойственным средневековой индийской поэзии («бхакти»). Но в стихах Тагора это прежде всего глубоко эмоциональное отношение человека к реальному миру природы, который восхищает поэта своим совершенством, влечет своими тайнами, рождает ощущение единства в многообразии. В его восприятии природы - напряженный поиск и счастье открытия, а самое главное - бьющая ключом радость бытия и щемящее сознание быстротечности жизни. Способность ощутить красоту мира он называет своим самым большим богатством. Дать другим глубже и полнее почувствовать красоту - это самый ценный дар, который он несет возлюбленной, людям.

Богатство мое в зарницах, мерцающих нощно и денно.
Оно возникает мгновенно, исчезает мгновенно.
У него названия нет, но запомни его приметы -
Воздух вдруг запоет, зазвенят на ногах браслеты…
(«Подарок»)

Природа и человек в стихах Тагора предстают в единстве прежде всего благодаря эмоциональному восприятию природы. С редким поэтическим проникновением Тагор показывает, как радостные чувства и переживания - душевный подъем любви, буйная игра жизненных сил юности, счастье познания и творчества - делают зрение человека более глубоким и острым. Они словно выявляют для него скрытый смысл окружающего мира и наделяют его красотой - «зажигают звезды».
Любовная лирика Тагора - это совершенно исключительное как по чувству, так и по мысли вдохновенное славословие любви. Живой и естественный, то взволнованный и волнующий, то утонченно лиричный, а иногда и совсем простой рассказ поэта о влюбленности и любовных переживаниях свободно поднимается до высокого философского обобщения и постижения прекрасного. Поэт показывает любовь как налетающий вихрь чувств, который увлекает и сливает влюбленных воедино, срывая «покровы души», - и уносит за пределы повседневности.

Буйствуй, стихия! Качни еще раз!
Вновь подруга со мной, не свожу с нее глаз.
Разбудил ее бури неистовый глас…
Налетай, ураган, сокруши, оглуши.
Все одежды сорви, все покровы с души!
Пусть она обнаженной стоит, не стыдясь!
Раскачивай нас!
Я душу обрел, мы сегодня вдвоем,
Без боязни друг друга опять познаем.
В безумных объятиях сплелись мы сейчас.
Раскачивай нас!
(«На качелях»)

Но порою его любовная песнь - сама простота и затейливость деревенской частушки:

Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.
(«Мы живем в одной деревне…»)

Есть, однако, общее в многообразной лирике Тагора - это сознание бесценного дара любви, который для поэта всегда нечто большее, чем любовные отношения двух людей. Он говорит об этом просто и лирично.
Эмоциональный подъем влюбленности обостряет восприятие окружающего мира, и любовь становится для поэта путем его радостного постижения, а счастливая иллюзия влюбленных, которым кажется, что время остановилось, переходит в сознание вечности самой жизни.

Где жизни теченье сливалось
С течением небытия,
Где время для нас обрывалось,
Однажды сошлись ты и я…
Как трепетно и неудержимо
Дыханье летит бытия,
Я понял, когда недвижимо
Сидели вдвоем ты и я.
(«Встреча»)

Высокая человечность любовной лирики Тагора особо проявляется в образе возлюбленной. Здесь, как и везде, лирика и патетика живут нераздельно. Это «два потока» любви. Один из них омывает любовная нежность, как омывает дерево «всем знакомая с детства текущая тихо река», которая колышет в своих волнах «образ женщины самой обычной». Другой ведет к океану, откуда восходит «величавая женщина - воплощенье моих созерцаний».
Но есть у поэта и особая задача, прямо обусловленная социальной действительностью его родины, - это отстаивание человеческого достоинства женщины, которое беспощадно попиралось вековыми обычаями, а в приниженности женщины проявлялась и приниженность человеческой личности вообще. Вот почему утверждение элементарных прав женщины - начиная со школьного обучения девочек и права вдов на вторичное замужество - еще в XIX веке стало характерной чертой передовой индийской общественной мысли и литературы. В творчестве Тагора эта тенденция нашла свое продолжение и развитие уже на новом уровне. Само осуществление тагоровского идеала любви немыслимо без духовного человеческого равенства женщины с мужчиной. Певец женственности, он смело называет свой идеал женского характера «мужественным», бросая вызов традиционным представлениям. В целом творчество Тагора дает редкое по своей поэтичности и многосторонности раскрытие женского характера. Кротость и духовная сила («мужественность»), доброта и подвластность настроениям - загадочность, мечтательность, «опускающая перо в настой печали», и величавая уверенность, подвижность ума и артистичность - эти переливы и грани женского характера радуют глаз поэта, словно игра драгоценного камня.
С годами поэт все настойчивее стремился к большей конкретности художественного изображения, сохраняя, однако, свой лирико-философский подход. Так возникло новое в создаваемой им поэтической картине мира, которая была скорее обобщенной и романтически возвышенной, нежели конкретной и повседневной. Уже на склоне лет Тагор находит связь былого с грядущим не только среди полей и лесов - с редкой поэтичностью он открывает ее и в городской повседневности.
Стремление к большей конкретности изображения, очевидно, не было только вопросом техники, как не было оно вызвано только дорогими для старого человека воспоминаниями. Думается, что это стремление было обусловлено растущим интересом Тагора к повседневной жизни простых людей, более глубоким осознанием ее значимости, отражало развитие реалистического начала и гуманистической направленности его творчества.
Порою он, кажется, даже впадает в крайности, отнюдь не чуждые этому исполненному жизненных сил и острейших переживаний человеку, вряд ли походившему на тот стилизованный образ отрешенного мудреца, который в свое время получил довольно широкое распространение. Поэт, прежде восстававший против повседневности как воплощения стяжательской суеты, теперь видит в повседневности жизнь простых людей и стремится возвеличить ее.
На протяжении всей жизни Тагор, называвший себя романтиком - «это мир романтик создал, и реального в нем нет», - искал и находил свой путь в реальный мир народной жизни, в тот мир, «что оборван, голоден и сир». Тяжкая судьба родины неизменно и глубоко волновала поэта, он искал причины порабощения своего народа, пути его освобождения и возрождения. Поначалу гражданская тема лишь отдельными прорывами вторгалась в поэтическое творчество Тагора, а протест против национального гнета и социального зла сочетался с просветительскими и либеральными иллюзиями, с надеждами на силу моралистической проповеди, но впоследствии социально-политическая проблематика широко переходит из его прозы и публицистики в поэзию и драматургию, а гражданский протест подчас становится бунтарским.
Но если в те времена, когда индийское освободительное движение делало лишь первые шаги, стремление поэта к раскрепощению родного народа представало лишь мечтою, переходившей порою в мольбу, то впоследствии мечта сменяется уверенностью, а мольба призывом к молодежи: «разбить алтарь рабства». Этот перелом виден уже в стихах книги «Журавли», вышедшей в годы первой мировой войны. Тагор почувствовал назревание исторических перемен в мире и у себя на родине. И хотя он еще очень смутно представлял себе, в чем именно они будут заключаться, он горячо желал прихода новых светлых сил, которые разрушат старый мир. Он хотел быть с ними, этими силами.

Сбрось прах веков и ржавь оков!
Мир засевай бессмертья семенами!
В грозовых тучах ярых молний рой,
Зеленым хмелем полон мир земной,
И ты возложишь на меня весной
Гирлянду бокула - то близко время,
Приди, бессмертное земное племя!
(«Юное племя»)

Призывая покончить со старым миром, Тагор часто обращается к образу «игры». Это один из излюбленных образов тагоровской поэзии вообще.
Не следует, однако, думать, что призыв Тагора к разрушению старого мира, громко прозвучавший в поздний период его творчества, свидетельствовал о переходе поэта на последовательные революционные позиции. Жестокая действительность революционной борьбы подчас пугала и отталкивала его. Тут уже было не до «игры». Призывы крушить старое (возмущенный гнетом религии и ее традиций, Тагор даже говорил, что был бы не против разрушения индуистского храма и мусульманской мечети в Индии), растущее сочувствие социализму сочеталось у него с унаследованным моралистическим подходом к общественной жизни, включая идеи «насилия». Но главное все же состояло именно в движении вперед, характерном для идейных исканий великого индийского поэта. Это проявилось и в его подходе к понятию «свобода». Прежде, отвергая традиционное религиозное понимание освобождения как аскетической отрешенности от жизни, он видел утверждение свободы в приятии жизни, в избавлении от обветшалых порядков и догм, ... Читать дальше »