Главная » 2012»Октябрь»9 » Архимандрит АНДРОНИК (Елпидинский), ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ В ИНДИИ
22:27
Архимандрит АНДРОНИК (Елпидинский), ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ В ИНДИИ
IV. МОЯ ЖИЗНЬ И РАБОТА В ИНДИИ - часть 3
Решетняк и Бартенева Перед Второй Мировой войной и в начале ее, несколько месяцев у меня жил кубанский казак Трофим Трофимович Решетняк. Будучи религиозным человеком, он любил церковную службу, немного знал ее а помогал мне в церкви и на работе. В то же время он думал заработать деньги и изучить английский язык. Для этой цели мое местопребывание было неудобным; поэтому, прожив у меня 6 или 8 месяцев, он уехал обратно к себе в Гоа. Кроме всего прочего, Решетняк был ненормальный и, как я слышал, впоследствии попал в сумасшедший дом. Совершенно особенным был приезд в Траванкор Веры Васильевны Бартеневой, дочери известного миссионера Василия Михайловича Скворцова. Ее пригласила Сирийская Церковь возглавить женское общество Марфы-Марии, имеющее 66 отделений в Траванкоре и Кочине и фактически охватывающее всю женскую половину Церкви со всеми многоразличными женскими потребностями. У Веры Васильевны были идеи по организации работы, и творческие начинания стали проявляться со стороны сирийцев. Поле деятельности было широкое и работа сначала пошла хорошо. В центре стали организовываться курсы. Одновременно Веру Васильевну приглашали на разные большие и малые митинги. Она была, как царица, среди пчел. Но среди этого черного людского моря Вера Васильевна затосковала по оставленной привычной жизни и по недавно умершему мужу. Она говорила, что ее нервируют сотни постоянно устремленных на нее глаз, что-то от нее ожидающих. Она начала страдать бессонницей, тело начало покрываться прыщами, несмотря на переезд в горы... Специально для нее, перед ее приездом, сирийскими христианами был выстроен небольшой, но удобный дом. Сирийский мужской монастырь и мой скиток находились на горах, где более прохладно, а дом В. В. Бартеневой - на низком, жарком месте в центре главной массы сирийских христиан. Спасая себя, она уехала в Европу на одном из самых последних пароходов перед войной 1939 года, оставив по себе хорошее, но грустное воспоминание. После ее отъезда и епископы и женщины несколько раз просили меня выписать им другую возглавительницу, но я ничего не мог сделать.
Строительство Строительство у меня на горе шло все время. Построив временную церковь, я занялся постройкой дома. Начиная постройки, я не имел денег даже на какую-нибудь треть стоимости работ. Сделав что-либо я постоянно должен был ждать, покуда смогу продвинуть работу дальше. Но, если не производилась работа, требующая денежной затраты, я, не теряя времени, копал рвы для фундамента, ровнял место, подготовлял камень. Больших задержек никогда не бывало. Если же у меня имелось больше денег, то я делал более дорогие работы, как крыши, окна, двери, цементные работы. Под дом я выкопал настоящий ров для фундамента и стал применять хороший камень. Сначала, для кладки стен я нанимал каменщиков, но вскоре начал и сам с ними вместе работать. Вторую половину стен дома и все стены церкви я сложил сам. Несколько дольше и тяжелее было учиться и привыкать разбивать молотом большие камни, но и это со временем я стал делать самостоятельно. Для более аккуратных работ, как для кладки арки над окнами и дверьми или для взрывания порохом камней и скалы, я все время нанимал каменщиков. Крепкий гранит с синеватым отливом издает звон, когда его бьешь молотом. Каменщик определил, что это самый лучший камень. Когда дело дошло до постройки стропил крыши для дома, мне с Самуилом удалось найти, приблизительно с версту от горы, у реки большое дерево, которое стоило всего лишь 4 рупия. Этого дерева хватило на стропила для всей крыши дома и на часть стропил крыши для церкви. В 1939 году дом вчерне был готов. Эта постройка была длиною в 70 футов, шириною - внутри стен - в 17 футов. Получилось четыре комнаты, расположенные в один ряд; вдоль же всей южной стены шла веранда. Полы были цементные, крыша - черепичная. Передняя, восточная комната, расположенная ближе к церкви, была сделана, как полуверанда; последняя - задняя комната, служила кладовой. Потолка в жарком климате не нужно, так как там всегда тепло, и, как во многих других домах, у меня между крышей и стенами оставалось отверстие. Благодаря этой щели, в жару в комнатах всегда было движение воздуха и не слишком жарко. Недостаток такой стройки - излишняя сырость во время сильных дождей. Закончив вчерне постройку дома, я начал строить небольшую, но настоящую церковь. Вместе с алтарем она имела 40 футов длины. Алтарь - 12 на 12 футов, как и комнаты дома, храм - не тесный, но и ничего лишнего не имевший. Куполов, по соображениям экономии работы, я не строил, но на крыше поставил 7 крестов, благодаря которым, сразу видно, что это - церковь. Снаружи и внутри получилась совершенно наша церковь, только иконостас так и остался временным - недоделанным. После моего отъезда богомольцев на службы сирийских священников, а иногда и епископов, собиралось так много, что церковь пришлось увеличить. В сторону запада была сделана пристройка в виде продолговатого навеса. Отправляясь в жаркую Индию, я, уроженец далекого севера, боялся, не придется ли мне из-за жары ехать обратно. Но Бог мне давал здоровье и силы. Часто я даже спасался работой на солнце от истомы. Было жарко, но когда я увлекался работой, жара забывалась, время проходило, а работа двигалась вперед. Как все в Индии, я работал босиком, моя одежда состояла из куска материи от пояса до колен, и только голову нужно было защищать от солнечного удара, лучше всего ватной шапкой, покрытой вдобавок белой материей. Для предотвращения солнечного удара, кроме защиты головы, необходимо быть в движении, что предохраняет тело от солнечных ожогов. Чувствуя, что одна сторона головы или тела слишком нагревается солнцем, прежде всего, нужно стараться повернуться другой стороной. Конечно, если возможно, нужно вообще стараться оставаться в тени. Так, например, индусы-каменщики и я прежде, чем начать работу по обделке камней, приготовляя их к кладке, устанавливали один-два кокосовых листа, защищавшие нас от солнца. Иногда я чувствовал головокружение от жары больше обыкновенного, и, так как негде было укрыться, приходилось прекращать работу и идти домой. Обычно я выполнял свое молитвенное правило до зари. С рассветом начинал работать часов до 10-12 и, после перерыва, работал снова часов с 3 до темноты. Во время работы я часто так сильно потел, что моя одежда становилась мокрой, как вынутая из воды, и моим постоянным делом было выжимать из нее воду, как при стирке. Во время таких потений я выпивал иногда в день по 12-16 литров кипяченой воды. Головокружение и солнечный удар могут быть как раз тогда, когда в теле недостаток влаги, и поэтому я старался больше пить, когда работал на сильном солнце. Чаще всего часов в 10 утра бывали случаи, когда, придя с работы пить и сев на стул, я оставлял на стуле, на месте ног и под локтями лужицы пота. Как известно, с потом из организма выходит все плохое; поэтому во время и после таких потений я чувствовал себя хорошо. Всегда, без всяких исключений, окончив работу, будь то в полдень, вечером или в иное время, я брал сухую, чистую одежду, шел на скалу, лил на себя несколько кружек воды хорошо нагретой тем же солнцем, и чистый, свежий, сухой возвращался домой кушать и отдыхать.
Мои соседи Как уже было сказано выше, моя гора была расположена на территории языческого храма, посвященного богине Бадра Гали. Вся эта территория - 16 квадратных миль с 4.000 населения. Место довольно глухое с бедной растительностью. На квадратную милю приходилось по 250 человек. Довольно большой храм Бадра Гали находился в одной миле от моего скита, на северо-запад от него. За деревьями мне его не было видно, но нередко там бывали праздники, и тогда у меня бывала слышна музыка, пение и крики. Недалеко от этого храма жил суперинтендант, нечто вроде губернатора этой территории, и также близко от храма находилось его управление с несколькими чиновниками. Иногда по делам мне приходилось бывать у суперинтендантов, которые часто менялись; бывал я и в их учреждениях с постоянными чиновниками, со временем ставшими моими хорошими знакомыми. По данной храму привилегии, на его территории не должно быть храмов других вероисповеданий. На этой почве с некоторыми суперинтендантами у меня были трения, о которых предупреждал меня о. Фома при моем поселении на горе. Имея такую привилегию, не знаю, позволил ли храм поселиться на его территории и приобретать землю людям других вероисповеданий после постройки храма или же это были люди, жившие до существования храма. Кроме индусов здесь жили христиане разных вероисповеданий, а также много мусульман. У мусульман и у некоторых христиан были свои молитвенные дома. При мне была построена небольшая церковь якобитами, милях в трех от меня. Индусы, как я слышал, протестовали против существования чужих церквей на территории их храма, но те все же как-то с ними уживались. Два или три интенданта мне говорили: "Что нам делать? Все время мы получаем письма, в которых просят не разрешать вам устраивать свою церковь". Я отвечал: "Вы - религиозные люди, молитесь своим богам. Вы позволяете нам, иноверцам, жить на вашей территории, и мы вам платим налоги. Почему же вы не хотите нам позволить молиться, как мы хотим?" Под конец моего пребывания на горе, раза два приходил ко мне чиновник из Пуналюра с сообщением, что в суде назначено дело о моей церкви, находящейся на территории индусского храма. В первый раз я ответил чиновнику, что у меня на этот день назначена поездка к одному русскому - Юрьеву, - это действительно так и было, - и что я не смогу быть на суде. Тогда же у меня появилась мысль об особом подходе к этому делу. Когда же чиновник пришел ко мне во второй раз, я сказал ему, что вообще не пойду на суд, так как пойти на суд - это значит сесть на одну скамью с разными ворами и преступниками. "Если у вас есть ко мне дело, - сказал я чиновнику, - обратитесь к английскому резиденту, и я сделаю, что он скажет". Через некоторое время на гору пришел сам судья в сопровождении полицейских и чиновников, всего 7-8 человек. Я в это время, грязный и потный, работал на земле. Умывшись и переодевшись, без вражды, но спокойно к твердо я сказал судье, что здесь я мирно работаю и с чиновниками всегда в благожелательных отношениях. Показав свою церковь, я сказал, что это мое место молитвы, притом предназначенное для частной молитвы, а не для публичного служения. "Я, как и вы, - сказал я судье, - среди своих занимаю общественное положение, и сидеть на скамье подсудимых - это урон для моего достоинства и моей должности". Судья согласился со мною. Так как в это время шла очередная работа в церкви и иконы со стен были сняты, судья сказал, что напишет о работах в церкви и о ее незаконченности, а пока будет идти переписка, пройдет много времени. Все это сошло благополучно и потом было спокойно. Некоторое беспокойство причиняли полицейские, которым было дано распоряжение навещать меня каждый день. Они без всякого разрешения входили в мой дом, но при первом же нарушении приличия, я выгнал полицейского. На следующий день пришел полицейский-якобит, державший себя вежливо и корректно. Тут же был и о. Константин. С полицейским-якобитом мы обсуждали факт изгнания его предшественника, и я сказал ему, что мы приехали сюда, чтобы быть под защитой законов его величества короля Англии, и, что, по этим законам, полиция не имеет права без особой причины входить в частный дом, а если она будет это делать, я стану жаловаться английскому резиденту. Возможно, что эти слова и имели какое-то влияние; отец же Константин, не сказав мне ничего, поехал в Трувандрум к резиденту и передал ему этот разговор. Резидент ответил, что скажет полицейским, чтобы они больше этого не делали, и с этого времени стало спокойнее. По временам приходилось встречаться с главным жрецом храма Бадра Гали. Наши встречи были мирными, только он не говорил по-английски, а на местном языке мы плохо понимали друг друга и наш разговор не клеился. По выходе из Патанапурам, по дороге в мой скиток, нужно было проходить район, населенный мусульманами. Там же находились их мечеть без башни и дом муллы. Мулла, солидный мужчина с бородой, вроде моей, всегда приветливо здоровался со мной, когда я проходил мимо его дома. По его, может быть, примеру и с другими магометанами у меня установились самые лучшие отношения. Так, однажды, заведующий их довольно многолюдной школой, желая поговорить со мной, старался определить, какой процент среди них, магометан, глупых людей. Сначала он назвал цифру 50. Потом поправил себя: "Нет больше - 60, 70. Нет, больше". Окончательной была цифра 90, или еще больше. Нас всех христиан с мусульманами объединяла общность в оппозиции индусскому большинству на территории храма. Их мулла скоро был переведен куда-то на должность, соответствующую нашей епископской. Иногда он снова появлялся на старом месте, изысканно одетый, в сопровождении очень почтительно относившегося к нему лица, вроде секретаря. Моим первым и главным учителем на ломке камней был мусульманин Мудалали. Мудалали - это почетный титул, что-то вроде "спасителя царя". У каждого мудалали должно быть собственное имя, но этого мы просто звали Мудалали. Он был среднего роста, пропорционального и крепкого телосложения, с монгольскими чертами лица; от индусов он отличался необыкновенной энергией. Ел он очень много, и иногда бил камни тяжелым молотом целый день. Мне он говорил, что, чем больше и тяжелее молот, тем легче им ломать камни. Поэтому для него я купил полупудовый молот за 16 английских фунтов, и потом сам все время ломал камни этим молотом. Очевидно чрезмерное питание, да еще часто грубой пищей, не прошло Мудалали даром. Во время одной поездки, сидя в автобусе в Патанапурам, я увидел подошедшего ко мне Мудалали. На нем были только кожа, да кости. "Что с тобой, Мудалали?" - спросил я. "Унака пои" - ответил он. Унака - сухой, пои - пошел; высох. Наиболее дружественными со мною были христиане и среди них якобиты, которых было много повсюду в Патали. Я бывал в их церквах, иногда проповедовал, ходил на их домашние праздники и навещал больных. Обычно они ходили в свои церкви, но иногда приходили и в мою. На Страстной неделе несколько человек приходило ко мне говеть. Ко мне они приходили потому, что я с них ничего не брал за исповедь и за причастие, а своему священнику, хотя и немного, но им нужно было платить. Я их не гнал, но говорил, что отговев у меня, они должны оставаться в своей Церкви. Из-за нескольких человек мне не хотелось портить отношений с сирийскими епископами, так как я вел работу по соединению всей их Церкви с нашей Церковью. Больше, чем с другими, мне приходилось видеться с семейством Георгия, учителя низшей школы. Получая небольшое жалованье, он имел подспорье от своего хозяйства. Своих двух сыновей он назвал тоже Георгиями и двух дочерей выдал замуж также за Георгиев. Однажды мы шли вдвоем с его старшим сыном по рисовым полям, совсем близко от моей горы на юго-восток. "Эти поля" - говорил Георгий, - "все принадлежат одному хозяину индусу. У него 10.000 пар полей. (Пара - десятая часть акра). У него 11 жен, которые постоянно из-за него ссорятся между собой. Несколько предсказателей пророчили, что в следующее перевоплощение он будет свиньей, поэтому он ведет строго аскетический образ жизни, чтобы в будущем не было плохо. Он спит на твердой постели, ест только один раз в сутки. Встав утром, он берет "кундали" и идет работать". "Кундали", это мотыга с узким лезвием, фута полтора длиной, и с длинной ручкой. Подняв высоко над головой, рабочий с большой силой ударяет ею в землю. "Кундали" глубоко разрыхляет землю, перерезает и выкорчевывает корни. Часто ко мне приходили и иногда работали два брата из военной касты найеров. Больше работал старший - Наряйянен. Когда они подросли, то вдвоем женились на девочке 12 лет. Наряйянен говорил, что их мать стара и ей нужна помощница. "Мы бедные и не можем взять двух жен, поэтому женились двое на одной". Вслед за мной на склонах Мадура Маля поселилось еще несколько семейств. Моим ближайшим соседом был индус язычник Сорнам Коллен. У него было четыре взрослых сына и дочь. Чаще всего с горы и на гору я ходил мимо их дома. До их колонии от моего скитка нужно было скачала идти минут 5 по ровной вершине торы с чудным видом во все стороны, потом 5 минут по крутому спуску на север. Около их дома из-под скалы, даже в самое сухое время, немного, но шла вода. С ними я всегда был в хороших отношениях и всегда, когда хотел, мог пользоваться этой водой, которая была лучше, чем у меня. Эта семья часто бывала у меня, и мы постоянно разговаривали друг с другом. "Сортам" - значит золото, "коллен" - кузнец. Он был кузнецом по золоту, но своих достатков у него было мало, половину доходов давала им земля. Три сына Сорнам Коллен были нормально женаты и имели детей; дочь же, здоровую и красивую девушку, когда ей было лет 20, отец выдал замуж за четырех братьев другого семейства. Вначале я больше покупал продукты у молодого торговца Велю, лавка которого была несколько в стороне от торгового центра Патали. На его содержании было несколько взрослых сестер, красивых и здоровых, как и сам Велю. Он жаловался, что дела его идут плохо и что он не знает, что ему делать. Я ему сказал, что, если он будет тратить меньше, чем зарабатывает, то будет богатеть, если же будет тратить больше, то, конечно, дело будет падать. Не знаю, имели ли мои наставления какое-нибудь значение, но Велю стал думать, как ему поправить свои дела. Как раз в это время, Самуил сообщил мне, что Велю продал одну из своих сестер, но покупатель обманул его, и он получил только часть условленной суммы. Но покупатель тоже скоро был обманут то ли сестрой Велю, то ли сообщником, и она досталась другому, и этот брак оказался счастливым. Они выстроили дом рядом с домом Велю. Года два Велю был помешанным и не мог торговать, но потом поправился. Как-то, проходя мимо дома сестры Велю, я спросил о здоровье ее брата; с тех пор она всегда, когда видела меня проходящим мимо их домов, выходила и ждала моего вопроса о здоровье Велю. Благодаря о. Константину мне пришлось крестить четырех черных. Однажды к нему принесли ребенка с большой опухолью. Отец Константин взял нож и, сделав большой разрез, выпустил гной из нарыва. Ребенок поправился. Другой раз к нему принесли совсем маленького мальчика с разбитой головой, из которой вытекали мозги. Отец Константин лечил его, и мальчик выжил; потом о. Константин уговорил мать крестить своих двух детей. "Их отец, Давид - говорил о. Константин - бесхарактерный, никчемный. У них все зависит от матери. Я ее и уговорил". Я их крестил на открытом воздухе в источнике, мили 3 за Пуналюром, спокойно по три раз погрузив в воду, в которой они, вероятно, раньше купались. Молодая мать спокойно смотрела на крещение. Я попросил местного священника-якобита, взять крещеных детей под свою опеку. Других двух - брата и сестру, детей доктора правительственного госпиталя в столице Траванкора, молодого и симпатичного Аджу, нашел тоже о. Константин. Мать жены, язычница индуска устроила скандал, когда дети стали плакать при погружении в воду. Вскоре, после этого доктор Аджу умер, а детей, как я слышал, перевели в католичество. Полицейский инспектор индус-язычник в Адуре - миль 10 от Патали, несколько раз через Самуила просил меня приехать и помолиться о его больной жене. Я решил исполнить его просьбу. В одно солнечное утро, я ехал по Адуру на велосипеде, отыскивая дом полицейского инспектора. Мне повстречался один из местных священников Сирийской Церкви, мой друг о. Лука, ехавший тоже на велосипеде и согласившийся сопровождать меня. Самого инспектора дома не было, но мы очень дружественно были приняты целой группой его родных. Они помогли нам приготовить все нужное для молебна, я им сказал, чтобы молились все, и молебен прошел в сильном молитвенном напряжении и с большим благоговением. По окончании молебна нам было предложено сердечное индусское угощение, и больная что-то рассказывала об явлении согнутого старичка в Маутупаля. Это местожительство епископа сирийца Тимофея, у которого я бывал. Очевидно преподобный Серафим Саровский, которому мы и служили молебен, наставлял их там молиться. После Самуил передавал мне самую глубокую благодарность от полицейского инспектора, говорившего, что его жена совсем поправилась. Местность около моей горы только отчасти ровная, большею же частью холмистая и горная. При небрежной обработке склонов, 150 инчах-дюймов осадков и частых сильных ливнях, мягкая плодородная земля уносится потоками, что я наблюдал и у себя на горе и по дороге в Патанапурам. Мало где строились террасы, и в результате этого большинство гор и холмов покрыты лишь жалкой растительностью, пробивающейся между камнями и скалами, то совсем обнаженными, то едва прикрытыми землей. Между ними земля обрабатывается только на ровных местах и в низинах. Исключением являются рисовые поля, заливаемые во время дождей многочисленными потоками. Обрабатываются и удобряются они хорошо, почти все дают два урожая в год, и всегда бывает радостно видеть то веселые всходы риса, выступающие из воды, то наливающиеся колосья, обещающие урожай, то самую жатву, когда подсохшие поля полны людей, в радостном настроении убирающих урожай. На сухих ровных местах около рек, хорошо растет сахарный тростник. Зрелые стебли, такие же, как кукурузные, при уборке тут же на поле пропускаются между двумя валами. Текущий сок собирается в большие чаны и тут же переваривается. Сладкую светлую жидкость нельзя недоваривать, чтобы не осталась слишком жидкой, но нельзя и переваривать. Специалисты снимают ее с огня, когда она становится густой, но сохраняет текучесть. Недорого покупал я жестяные банки по 60 фунтов такого сгущенного сахара и 3-4 месяца пользовался этим здоровым, вкусным и нужным при работе продуктом, даром местной природы... Патали миль за 30 от океана. Мне приходилось видеть, как рыбаки сетями на лодках ловят рыбу, похожую на наших сельдей, только раза в два меньше обычных селедок. Часть рыбы развозится более современными и скорыми способами, но при мне, недалеко от побережья всюду можно было видеть и мужчин и женщин, от которых шел рыбный запах, с большими корзинами на головах, торопливо несущих рыбу с берега на продажу. Приходилось слышать пропаганду этих торговцев, якобы рыба, принесенная на головах, вкуснее привезенной на автомобиле. До Патали такие торговцы доходили, но это для них уже было слишком далеко, а потому на нашем базаре рыба была не всегда. Самуил говорил, что, принесши корзину рыбы утром, торговец запрашивал такую высокую цену, что никто ее у него не покупал, но к вечеру цена снижалась, и рыба быстро распродавалась. Вообще мы с Самуилом мало ели рыбу, но ее было легче купить на большом базаре в Патанапурам, где рыбы бывало больше и где продажа шла ровно, так как торговцы сразу назначали разумную цену. Рыбы много ловится на Малабарском побережье, и это здесь один из значительных продуктов питания. Около устья реки Каляды, протекающей в Патали, находится английский завод, выделывающий черепицу. Немного на восток в Кундара при мне правительством был построен завод, выделывавший посуду. На черепичный завод идут дрова для обжигания черепицы. Подрядчики покупают и рубят лес в самый дождливый сезон, когда других работ нет, а бедные люди сильно нуждаются. Специалисты лесорубы одними топорами, без пил рубят лес, разрубая деревья на куски футов по пять длиною, а дети бедняков за бесценок переносят сырые и мокрые куски к реке для погрузки на большие лодки. У Самуила были две сестры Марии. Встретив среди носильщиков одну из них, я спросил Самуила сколько она зарабатывает в день. Он сказал, что вчера она заработала 4 чакарам, на наши деньги что-то около 8 копеек. На них она купила два доси - рисовые лепешки. Одну она съела сама, а другую отдала матери. Две доси - это легкий утренний завтрак. Самуил говорил, что, проработав один день, Мария два дня отдыхает. Видимо работа утомительная, и организм особенно при слабом питании больше одного дня работы не выдерживает. Среди такой бедноты и разнообразия религий шла энергичная работа разных миссий по привлечению человеческих душ, причем большую роль играли деньги. Однажды, идя на юг от своей горы и задумавшись, я потерял ориентировку местности. Оглядываясь, я думал - "Куда я зашел?" Посмотрев на север, я увидел, что стою перед большой горой, крутой склон которой уходил далеко вверх и как бы сливался с черными, зловещими предгрозовыми тучами. Картина была величественная и суровая. "Какая же это гора? - думал я. - Кажется, здесь нет очень больших гор. Моя гора самая большая". Только тут я понял, что стою у самого подножья моей горы, на которую и поднялся уже при начавшемся дожде... Тропические ливни здесь постоянно сопровождаются большими грозами, и меня несколько раз спрашивали не боюсь ли я оставаться у себя на горе во время грозы. Грозы много раз шли как бы вокруг меня. Гром гремел, и казалось, что молнии сверкают где-то совсем близко. Но Бог меня миловал. Я помнил также из географии, что тропические грозы не так опасны, как грозы севера. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь пострадал от грозы в Индии. Разноверное окрестное население чувствовало некую духовность моего жития. Со временем моя гора стала местом паломничества для молитвы.
Мое уединение и духовный опыт В Патали, почти все мои сотрудники были временными. Дольше всех жил и оставался у меня Самуил. Он чувствовал себя на своем месте, когда я служил литургию, а он пел, когда с нами жил кто-либо еще или когда были рабочие по обработке земли: каменщики, пильщики и плотники. Приготовлять пищу вместе с другими, исполнять небольшие поручения при работах, присматривать за рабочими, вести разговоры - это была атмосфера, где Самуил чувствовал себя хорошо. Когда мы оставались вдвоем, и я часами, молча, делал что-либо, строя или обрабатывая землю, читал или писал, сидя за столом, - было видно, что Самуилу скучно. Часто он напоминал, что мы давно не были на почте, что нужно что-то купить для работ и для хозяйства, и так долго говорил об этом, пока я его не посылал сделать нужное. Если дело было срочное, Самуил обычно хорошо и точно выполнял его. Большинство же поручений не были срочными, и нельзя было знать, где и когда удастся достать нужное. В этих случаях приходилось ждать 2-3 дня, а иногда и больше, покуда Самуил не вернется домой. Все, что можно, Самуил исполнял хорошо и, придя домой, давал полный отчет; рассказывал кого он видел, о чем говорил, что и где кушал и сколько за это заплатил. На себя он тратил мало. Я его не укорял за проведенные в отсутствии без надобности дни, хотя он уходил часто и таких дней бывало много. Иногда он говорил, что ему нужно идти по своим делам, и опять я не видел Самуила несколько дней. Когда кто-либо приходил и спрашивал: "Когда придет Самуил?" - я отвечал, что - "придет, но когда - этого уж я никак не могу сказать". Со своими работами я особенно не спешил и считал, что всего здесь не переделаешь, буду работать, сколько смогу и успею, а дальше - что Бог даст. Когда нужно было, Самуил все мне доставал, звал рабочих, а то, что он, может быть, больше половины времени отсутствовал, это даже отвечало моему настроению и желанию оставаться в одиночестве. Таким образом, и в этот период иногда по неделе и больше, я оставался совсем один. На вопрос: как я переживал иногда полное одиночество на горе, одиночество среди чужого народа, каков мой духовный опыт, я должен ответить, что скука, тоска, или на монашеском языке - уныние, у меня бывали, но не в сильной степени. Уныние не бывает сильным, когда монах и всякий вообще человек что-либо делает, чем-то занят. А я, как раз, много работал. Правда, в первое время были грустные мысли в большие праздники. Родом я из губернского города севера России с архиерейской кафедрой, гнездами старообрядчества, благодаря которому, вообще религиозный север, особенно старался совершать благоговейно и торжественно церковные службы с хорошими хорами певчих, с хорошими диаконами и первоклассным протодиаконом. У меня рождались печальные мысли, когда, вспоминая былую торжественность, благолепие, я за тысячи верст от своих, правил келейно всенощную или в своей убогой церковке служил литургию, иногда совсем один. Духовный опыт бывает и должен быть во многих случаях тайной каждого. Обычно открыто говорят о даровании Богом здоровья, благополучии в путешествии, о выходе из затруднительных положений. Когда же благодеяния переступают границы обычных явлений и в чуде возможна некая заслуга, например, священника совершавшего молебен о здравии, или же, когда дело идет об явлениях святых, ангелов, - то об этом лучше меньше говорить открыто. В таких случаях некоторые рассказывают о действительных чудесах, но часто бывает трудно проверить, если за действительность выдается выдумка. Сейчас время упадка религиозности - о духовном часто боятся и стыдятся говорить. "Господь всегда и сегодня и во веки Тот же" (Евр. 13,8). Он и теперь не скуден на чудеса, но, поскольку люди стыдятся говорить об этом, то это свидетельствует о чем-то нездоровом. Сила истинного христианства, как раз, и заключается в том, что не только люди обращаются к Богу, но и Бог отвечает им, как обычной помощью, так и кажущейся нам чудесной. Для Всемогущего Бога нет границ обычного и чудесного, как это бывает для нас. Иногда скромно, иногда с большой силой, своевременно людям свидетельствовать о чудесах Господа. Когда мы, не озираясь назад, действительно, как рабы Божий, с силою и верою служим Ему, - Господь нам помогает и тайно, и, если нужно, то и явно. Опыт всякой помощи от Бога был и у меня. Общее состояние России сейчас - это состояние наказуемых, караемых за наши грехи, за наши измены Богу, родине, Правде Божией. Эта измена Богу, родине, извращение отношений между людьми, продолжается и теперь в эмиграции. Около меня особенно были заметны кары за увлечение материализмом, земными делами, противоречащими Евангелию. Было много очень тяжелых кар... Разговаривая однажды с А. К. Ирбе о сверхъестественном, я слышал от нее об одной обращенной лютеранской миссией женщине-индуске. Она очень ревностно приняла христианство, горела им. По словам А. К., Господь являлся ей во время особенных горений и указывал путь к христианству. Св. Апостол Петр говорит о многоразличной благодати Божией. Благодать Божия разнообразна, как сама жизнь, и в то же время, как и во зле, в ней есть свое единство. Даже наказующая и карающая рука Господня, все же есть благо и для самого наказуемого, может быть, безнадежно злого, как прекращение, обуздание зла и очистка от зла. Для других это урок не идти по пути зла. По грехам нашим сейчас, как раз, особенно действует карающая рука Господня, хотят ли это знать люди или не хотят. Но нам нужно знать и обратное - о правде, мире, радости о Дусе Святе. О стяжании благодати Духа Святого, особенно ярко и сильно говорит беседа с Мотовиловым Преподобного Серафима Саровского. Всякое истинное благо - есть дар свыше, дар Духа Святого. Первый дар Духа Святого, это мир в сердце. Когда этот мир обитает в нашем сердце, все бури, тревоги, скорби пребывают как бы только около нас. Забота подвижника - не допустить в себе греха, измены Богу. Тогда все другое не нарушит мир его души. Монашеское правило - как можно скорее, снова водворить в себе мир, если он нарушен. Человек с миром в себе спокойно все контролирует вокруг себя, узнает хорошее и худое, способствует хорошему с Помощью Божией, отбрасывая худое. Во всей многосторонности моего жизненного опыта, но при некоем единстве устремленности, я часто чувствую единство руководства. Монашеское уединение и церковные службы у меня постоянно соединяются с чтением газет, книг, так как, кочуя из страны в страну и что-либо делая на церковном поприще, я всегда старался узнавать обстановку и психологию людей, их нужды, желания, заботы. Постоянно у меня была и какая-нибудь созидательная работа: постройка, благоустройство церкви, земельная работа, уход за пчелами. Тут же - приходская или миссионерская работа и соприкосновение с разнообразными обстоятельствами в разных странах и с разными народами. Почти никогда я не ношу на руке монашеских четок, как принято монашеской традицией, ибо постоянно их теряю. Но и четки, и книги с монашеским правилом, и книги для церковных служб, и все необходимое для церкви и для совершения литургии, все это - всегда при мне. Я стараюсь, чтобы все многообразие вокруг меня было под единством религиозной устремленности. Если нет благоустроенной церкви, я где бы то ни было - будь то в комнате или в каюте парохода, на один только раз или на более продолжительное время - устраиваю церковку и один или же с немногими, а иногда и с большим количеством молящихся, совершаю положенные службы. С некоей ненасытностью я стараюсь все больше и больше иметь в себе Христа в таинстве Причащения и верю, что ничего плохого тогда быть со мной не может. Особенно в период усиленной физической работы по монастырю и одновременного частого совершения литургий с полной подготовкой, т. е. совершением вечерни, утрени и всех других чинопоследований, временами я знал о старании злых сил мне вредить. Так, например, окончив в радостном и мирном настроении литургию, я уже чувствовал, что опять будет какая-нибудь самая неожиданная неприятность, которую кому-то нужно выдумать и устроить. Если я не служил обедни, все было спокойно. В случаях неприятностей я старался без всяких волнений ликвидировать их и как можно меньше обращать на них внимание. Поступая так, я чувствовал, как мне становилось легче. В опасностях войн, при примитивных условиях жизни в Индии, в опасностях болезней, укуса змей, солнечного удара, - я всегда старался быть спокойным, особенно не бояться, но и не пренебрегать опасностью. Главное же, я всегда верил в Промысл Божий, в благодать Божию и заботу Ангела Хранителя. У меня было несколько случаев погрузиться в заманчивое дело или службу, обещавшие хороший заработок. Но просто из-за заработка я не хотел наносить ущерб своему монашеству. И выходило так, что, когда мне нужны были деньги, я их зарабатывал или просто получал от кого-нибудь. Проработав во Франции с полгода на заводе, получая при этом больше, чем двойное, жалованье, я на свои сбережения проехал в Индию и года два не нуждался в средствах на свои добавочные нужды. В Индии я все время немного получал от своих же русских, но за 18 лет я, как священник, получал жалованье только 2-3 месяца в Калькутте. И все же острой нужды у меня никогда не было, - и я, как мог, улучшал свой скиток. Более крупную помощь я получил от епископа Димитрия и от сербских епископов, когда мне нужно было строить крыши, покупать черепицу и производить цементные работы. В конце моего пребывания в Индии служба в университете в Дели, дала мне возможность существовать вплоть до моего отъезда в Америку, куда я опять-таки переехал на собственные средства. Всегда и всюду действовала как бы откуда-то свыше заботливая рука, то направляющая, то удерживающая так, что в конце концов, все всегда выходило хорошо.
Мысли о миссионерстве и монашестве Чтобы понять, почему я выбрал тот, а не иной образ жизни, нужно быть знакомым с существовавшей обстановкой и поставленною мною целью. Первое же знакомство с христианами южной Индии убедило меня в правильности расчета на возможность работы для единения церквей. При нормальной обстановке, несомненно, узнав о такой разведке, русская и другие славянские Церкви послали бы еще своих представителей-миссионеров, ассигновали бы средства и рано или поздно осуществили бы духовное и формальное единение. Воображение рисовало картины и дальнейшей деятельности после соединения, но скромная действительность противоречила таким мыслям. Я был совсем одинок. Отделенная от родины моя епархиальная власть и другие эмигрантские православные Церкви (как и сербская) знали о трудности единения в данной обстановке, хотя при общем желании единение могло бы быть осуществлено. Сильный голос всей Русской Церкви, вероятно, преодолел бы все преграды, но у нее было мало общения с заграницей. Мне пришлось действовать одному, ждать и молиться. Если не было возможности начать сразу же с внешнего единения, то другая возможность - в сущности самая важная - знакомить индийских христиан словом и своею жизнью с православием, - для меня была открыта. И моя гора была как бы создана для монашеского жития. Я решил свою жизнь разделить между монашескими подвигами и миссионерской работой. И монашество и миссионерство могут иметь разные виды. При разговорах о монашестве приходится слышать мнения, свидетельствующие о полном незнании монашества. Редко приходится слышать и правильные суждения о его сущности. Святое Евангелие - это прежде всего, учение о Царствии Божием. Каждый христианин по обетам крещения должен устроять свою жизнь прежде всего по закону Евангелия - Царствия Божия. Монах, для более полного служения Царствию Божию, дает обеты девства, нестяжательности и послушания. Центр Царствия Божия - это вечная жизнь за гробом, с Богом, на небе. Земная жизнь, по сравнению с вечной, бесконечно коротка и дана для добровольного направления себя или в Царствие Божие или в царство зла - сатаны. Господь попускает сатане соблазнять людей материальными благами, гордостью, разными пороками, противными царствию Божию. При добровольном склонении ко злу, человеческие поступки становятся преступлениями против законов Царствия Божия. Эти преступления называются грехами, и нет ни одного человека свободного от греха, преступлений против законов Царствия Божия. Но бороться с грехами мы можем и должны. По усмотрению Божию "Царствие Божие силою берется". Своею крестною победой Господь дал нам возможность бороться и побеждать. Эта борьба продолжается до самого гроба и, чем она сильнее, чем больше и решительнее попираются нами греховные законы этого мира и чем решительнее мы приобретаем блага Царствия Божия, тем более полными участниками этого Царствия мы становимся. Священное Писание полно указаний противоположностей между царством мира и Царствием Божиим. Этот мир говорит, что богатство, слава, веселая и беззаботная жизнь есть благо. Христос же говорит, что кто не оставит отца, мать, имущества и самой жизни, ради Евангелия, не может быть Его учеником. Идти за Христом, значит также - следить за каждым своим поступком, словом, мыслью, за каждым движением чувств. Это значит, что мы должны следить за каждой текущей минутой, каяться, если что было сделано плохо, и смотреть вперед, чтобы там не было преткновений. Часто приходится слышать, что монахи проводят время праздно, без дела вообще или за бесполезными, пустыми занятиями. Оставим в стороне отрицательные явления в монашеской жизни, по которым нельзя судить о монашестве в целом. Настоящий монах тот, кто работает и молится, чтобы стяжать Царствие Божие. Труд может быть для физического пропитания, для благоустройства монастыря; может быть: труд молитвенный; труд при служении словом или писанием. Может быть, непонятный миру труд для умерщвления греха в своей плоти, мыслях, или чувствах - внешне бесцельный и бесполезный, но часто крайне нужный и плодотворный в духовной жизни. Особенно необходима и ценна молитва при духовном делании, на которую монах должен отводить как можно больше времени. Молитва есть дыхание души, крылья, на которых человек, живя с грешной плотью, может возноситься в мир святых, ангелов и к Самому Богу. Секрет успеха молитвы и духовной жизни - нашего приближения к миру святых и к Богу, это, прежде всего, - искреннее, решительное стремление к Царствию Божию через Церковь, основанную Спасителем на земле. При наличии, в настоящее время, нескольких больших религиозных организаций и многочисленных сект для многих не легко разобраться, где Церковь, основанная Самим Христом, и где ложные церкви. Если, по словам Св. Ап. Павла, иногда "не знающие Бога естеством законная творят и угодны Ему", - нужно верить, что и рожденные в неправославии христиане, искренне служа Богу, получат от Него какую-то награду. Не будем их судить строго, предоставив это совершенному суду Божией Святыни. Наш долг показать, по мере своих сил, правду и силу Православия, чтобы и их привлечь на может быть, не легкий, тесный, но на прямой и верный путь в Царствие Божие. К самим себе мы должны быть очень строги в отношении православного вероучения. Мы должны стараться возможно лучше знать законы Царствия Божия и не быть колеблемыми разными ветрами учения. Единая Церковь основана воплотившимся Богом, нашим Спасителем Иисусом Христом, принесшим нам с неба учение о Боге, мире и человеке. Свое учение Он подтвердил Сам и подтверждает чрез святых многочисленными чудесами. Верх Его дела - Его крестная смерть - победа над злом и смертью, которою Он искупил нас от греха, проклятия и смерти. Религиозные общества и секты откалывались от Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Церковная история указывает когда, где и почему происходили церковные разделения. Римская Церковь сначала сильно испортила самый дух христианства и породила раскол Лютера, с которого началось возникновение многочисленных церковных групп, разнящихся между собою и выбросивших из христианства все, не согласованное с их мнением. А выбросили они очень многое и существенное, так что осталось не полное христианство, а только его осколки. Особенно заразительно легко учение о спасении одною верою. Оставив в стороне силу христианства, люди потеряли через это опыт живого общения с миром святых и Богом. Остался образ благочестия без его силы. Конечно, нам они - не пример. Страшно думать, что весь неправославный мир блуждает окутанный или ложью или более или менее добросовестными ошибками. За этим идет всякое расстройство внешней жизни - войны нашего времени, беспокойства, страдания. На юге Индии есть общины всех главных церквей, света и многих сект. Мне пришлось действовать в этой обстановке. Надо иметь в виду, что иностранные миссии в Индии имеют организации, их поддерживающие, меня же, никакая организация не считала своим долгом поддерживать. Поехав в Индию по своему замыслу, я рассчитывал только на помощь Божию. Приходилось помнить заповедь Спасителя апостолам, посылаемым на проповедь: "Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои" (Мф. 10, 9). И я решил всю надежду возложить на благодать Божию, Для этого нужно было, прежде всего, отбросить самонадеянность и быть в полном послушании Церкви. Это, по моему разумению, значило строго хранить православное вероучение, таинства, дисциплину. Как известно, благодать особенно привлекается смирением, покаянием, достойным причащением Тела и Крови Христовой, молитвою и другими монашескими подвигами. Обстановка благоприятствовала этому, и я ревновал, по мере сил, идти этим путем. По моим физическим особенностям, мне трудно быть строгим постником и аскетом. Во Франции я помню Константина Струве, впоследствии в монашестве о. Савву. Ослабив организм постом, он заболел туберкулезом легких и потом поправлялся, исполняя предписания докторов об обильном питании и покое. Я у себя на горе, однажды в жару тоже дошел до острого малокровия. Кроме сильной слабости, у меня над пяткой образовалась язва, для лечения которой пришлось ехать в горы и там пробыть некоторое время в госпитале. Более доступно для меня уединение, тяжелый физический труд, общая скромность жизни, домашняя молитва, совершение литургии. Во время путешествий не всегда легко соблюдать наши обычные посты. Если не всегда удавалось обойтись без молочной пищи, то от мяса, в ресторанах ли, или на пароходе, в семейной ли дружеской обстановке, где было удобно, я воздерживался, говоря, что - вегетарианец; где понимали - говорил просто, что пощусь и мяса кушать не буду. Худо ли, хорошо ли, но я шел намеченным путем. О строго монашеской жизни часто говорят, как о жизни полной лишений, страданий и испытаний. Господь посылает людям разные кресты в их жизни. Во многих случаях это - правда. Но, читая жития святых и наблюдая монашескую жизнь, нельзя не обратить внимания на ее духовные радости, на чувство удовлетворения от сознания правильности избранного пути, от чувства и сознания высоты достижений. Во время гонений, как и в наше время, бывали изменники монашеских обетов. В монастырях постоянно есть некоторый процент идущих туда, где можно жить материально беззаботно, без строгой дисциплины. Особенно часто это мы видим в больших, благоустроенных монастырях. Большинство же, в монастырях со здоровым духом, захватываются монашеской жизнью так, что мир им становится не интересен. В монастыре они находят высшее удовлетворение, высшие интересы. Так, привыкшему молиться, не только обычные разговоры для препровождения времени кажутся пустыми, ненужными, но и ненужными для души и вечности признаются даже научные земные знания. Наоборот, даже самые низкие с материальной стороны и самые бесполезные физические работы для умерщвления греховности плоти, для приобретения смирения и послушания - ценны, как привлекающие благодать Божию, несущие мир, радость, чувство приближения к Богу. Особенно благотворно христианское перенесение обид, отказ от гнева, мщения, осуждения, сыновнее хождение пред Богом и под Богом. Когда люди в таком устроении искренно служат Богу, Господь отвечает им помощью, прежде всего, в духовной же жизни, а также помощью и во внешних обстоятельствах, правда, часто ведя суровым, но спасительным высшим путем. Молитва и вся духовная жизнь направлены к Богу, к миру святых, ангелов, к вечности. Если это нужно, Господь являет Себя так, что грани между нашей обычной жизнью и потусторонней более или менее стираются, и облагодатствованный человек видит то, чего не видят другие. Так, например, подготовленный подвигами, Преп. Серафим Саровский удостаивался посещения Божией Матери, ангелов и святых. Видел он и бесов. Конечно, мир духов был для него такой же реальностью, как для обычных людей ясно присутствие соседей, родных. Это, как будто, - простой и короткий катехизис, который должен бы лежать в основе деятельности всех наших монашествующих, затем всего духовенства, а также и всех людей, ревнующих о духовной жизни и о водворении мира около нас и во всем мире. Лично для меня, это был фундамент, на котором строилось все остальное. Кроме внутренней духовной жизни, мы должны и во внешней деятельности отражать свои духовные стремления, духовную жизнь. Господь открыл нам, что Он спросит на последнем страшном суде: кормили ли мы голодных, одевали ли нагих, посещали ли больных и находящихся в темнице. В ветхозаветное время Господь повелел Моисею построить скинию, а парю Соломону - храм. В наше время мы нуждаемся в храмах и монастырях. Для меня в Индии открылась возможность соединить миссионерство словом с миссионерством делом и, как раз, на горе, как бы специально созданной для этого. Читать дальше
